Его называют еврейским Марком Твеном

Ай, Одесса, Одесса, Одесса, ох уж этот городишко Одесса!
Не зря говорят — живет как Б-г в Одессе. Ведь не напрасно ж, что после того, как Г-сподь мир создал, Он выбрал для Себя лучшее место.
Возьмите, возвестил Он, еврейчики, себе весь мир, Мне оставьте Одессу. Что мне сказать? Всевышний знает, что Он делает.
Где вы найдете еще такой город, как Одесса? Я знаю? Вы скажете — Минск, Пинск, Двинск — какое это имеет отношение к Одессе?
Правда, вы мне можете заявить, что тот, кто имеет деньги, живет-таки как Б-г в Одессе, а тот, кто их не имеет, лежит в земле. Зато ж лежит он в Одессе.

Одно только плохо в Одессе: это ее генерал-губернатор Толмачев. На этого Толмачева, говаривали евреи, могла прийти погибель еще раньше, чем он родился. Ну а уж коли он все-таки родился, то лучше б его холера забрала, и если ему и это не поможет, то ему не помешало бы просто вовремя протянуть ноги. Потому что второго такого еврейского несчастья, такого врага народа израильского, такого антисемита еще свет не видел.
Многие таки удивлялись, как это случилось, что именно в Одессе генерал-губернатор такой антисемит? Никому не взбрело, это все от меня пошло.
Вы спросите, какое имеет отношение еврей, бедняк, голодранец, отец шестерых детей с женой, тещей и еще кучей таких же еврейских несчастий, какое я имею отношение к генералу? Какой-такой сват я генералу? Так если вы имеете время, то я вам расскажу историю, что вы пальчики оближете.
Как видите, сам я еврей, бедняк, голодранец, что торгует содовой водой. Содовая вода. Я имею маленькую лавочку. Грошовая содовая вода. Стакан содовой воды — копейка.

Слава Б-гу, можно как-то жить. Такую бы жизнь генерал-губернатору.
Но вы должны знать, что в Одессе есть два сорта евреев, что пьют содовую воду. Один сорт евреев — это такой, что после того, как он выпьет стакан содовой воды, он спохватывается, что забыл дома деньги. Второй сорт евреев — это такой, что после того, как он выпивает стакан содовой воды, не про вас будь сказано, он делает — ахлюк и говорит, что это не та содовая вода, что он хотел. Сода эта не та сода, и вода эта не та вода, и он не желает платить, и можете забрать обратно свою содовую воду, говорит он. Ну! Так что мне вам сказать, в конце концов?
А пусть себе еврейчики на здоровье пьют содовую воду. Я вам расскажу лучшую историю.

В один прекрасный день подходит к моей лавочке денщик генерала и покупает у меня пять сифонов содовой воды. И платит мне пять раз по пять, двадцать пять копеек. Ну так прекрасно, хорошо, все как у людей, как должно быть. Так таки правда, что Г-сподь все-таки живет в Одессе, и Он помогает, чтобы еврейчики тоже жили, как Б-г в Одессе.

Но надо же было случиться, что после того, как генерал выпил содовую воду, не про вас будь сказано, не про евреев будь сказано, он начал икать. Начал он икать от жениной стряпни или от моей содовой воды — это неизвестно.
Но если генерал заикался, то надо знать, откуда это, отчего это и почему это. И когда находят, что это я продал содовую воду — бедняк, голодранец и еще еврей к тому, — то генерал недолго думает и издает приказ, что евреи не имеют больше права торговать содовой водой.
Гвалт, крик, шум, гам.
Ну так что, если генерал икнул, так надо всех евреев лишать парносе? Но генерал есть генерал, что толку плеваться в его сторону? И если нет — так нет. Пропало.

Пришло мне в голову сделать лоток и продавать «цицес». Цицес. Я знаю? Молитвенники, еврейские календари. Так решил я себе. Ну, с «цицес» я могу быть спокоен, что их у меня генералы не купят, не будут они икать и не заберут у меня заработок от них. «Цицес» — это еврейский, это живой заработок, постоянный, надежный заработок.

Вопрос лишь в том, кому нужны «цицес» в Одессе? Потому что вы должны знать еще раз, что у нас в Одессе два сорта евреев.
Один сорт евреев, что носят «цицес», и другой сорт евреев, что не носят «цицес». Так те, кто имеет и носит «цицес», им не нужны «цицес». А те, кто не носит их, так они их не наденут, если вы даже отдадите бесплатно им все «цицес».

Ну так не нужны «цицес», будут другие вещи. Я знаю? Молитвенники, еврейские календари. Так это будут еврейские календари.
Вопрос опять в том, кому в Одессе нужен еврейский календарь? Какой еврей должен знать, сегодня понедельник или сегодня вторник? Он в понедельник бедствует и во вторник бедствует. Что из того, что он будет знать, какой сегодня день?

Пришло мне в голову, что еврейские биржевики, те, что торгуют на бирже, должны иметь еврейские календари. Потому что они крутятся, бедняжки, целые дни, крутятся со своими тросточками, грызут орешки. Я знаю? Работа эта не такая уж и тяжелая, но и заработка у них нет. Ну а коли нет заработка и становится на душе тяжко, то должна быть и для них какая-то передышка. Надо ведь знать, когда придет Пасха, когда читать поминальную молитву. Еврей есть еврей. Они должны иметь свои календари.

Недолго думая, я перехожу улицу, к той стороне ее, где находится биржа. Я вижу, как биржевики крутятся там. Этот крутится вокруг этого, а этот крутится вокруг этого. Втискиваюсь в середину, и мы все крутимся. Я знаю? Я тоже кручусь.
Так кручусь я неделю, и две, и три, пока не спохватываюсь, что уже скоро Рош а-Шоно, а я еще ни одного еврейского календаря не продал.
Как всякий деловой человек, я знаю, что в каждом деле в первую очередь важен новый покупатель. Имеете вы первого покупателя, тогда и остальные придут.

Вопрос лишь в том, где взять первого покупателя? И так, крутясь и вертясь в поисках первого покупателя, я спохватываюсь, что уже прошел Рош а-Шоно и еврейский календарь уже прошлогодний. Ну! Стой, беги, лети — такое дело!
Еще только вчера ночью календарь был как все календари, а сегодня утром дак он уже прошлогодний. Как может быть такое дело? Но иди, кричи — к кому?

Так говорят, что Б-г живет в Одессе, но когда Он нужен, то Он в Варше, в Петербурге, в Вильне. Я знаю где?
Так вот я стою, сам со своим несчастьем, с прошлогодними календарями, и не знаю, как и что делать. Но что же делать все-таки? Евреи у меня уже прошлогодние календари не купят. И так, стоя посреди улицы и оглядываясь, я замечаю, что на той стороне ее, у «Фанкони», поближе к улице, сидит генерал Толмачев и пьет кофе.

Запало мне в голову, что раз уж евреи не купят у меня прошлогодние календари и если это не товар для еврейских биржевиков, дак, может, это товар для «гоешер» генерала?
Недолго думая, я перехожу улицу и подхожу к столикам. И здесь я слышу, как генерал зовет кельнера и обращается к нему.
Что за кельнер? Это этот рыжий татарин, такой рыжий, с опухшим лицом, таким, как большой кусок теста, с двумя изюминками-глазками. Ну вы знаете, такой, такой...

Думаю я про себя, о чем это может генерал разговаривать с таким типом, что запустил себе этакую физиономию? Ну!
Останавливаюсь я невдалеке и слышу, что генерал говорит ему, что, так как он забыл свой золотой портсигар с гаванскими сигарами у себя дома, просит он, чтобы кельнер перешел через улицу, четыре дробь один, и попросил у генеральши, у жены генерала, чтобы передала она портсигар с гаванскими сигарами. И если она не поверит ему, то он даст ему примеры, что он забыл свой золотой портсигар с гаванскими сигарами у большого самовара на маленьком столике.

Закончив разговор с кельнером, он повернулся и, увидев меня, закричал: «Что ты стоишь, что тебе надо?»
Руки-ноги у меня отнялись, но я набрался смелости и говорю ему: «Герр генерал, — говорю я ему, — я виноват, но я имею для вас товар, — говорю я, — единственный в мире».
«Мне ничего не надо, — говорит он, оглядев меня, — проваливай отсюда, я имею все на свете».
«Господин генерал, — говорю я, — вы можете иметь все на свете, но то, что я имею для вас, этого вы не имеете».
Думает он, что я сумасшедший, что значит — я имею вещь, что он не имеет.

Подойдя поближе, я говорю ему: «Герр генерал, если бы я предложил вам золотой портсигар, я знаю, что вы имеете уже один; если бы я предложил вам гаванские сигары, я знаю, что вы имеете лучше, чем мои, и жена ваша лучше и красивее, и самовар, и столик, все у вас больше и красивее, — говорю я. — Но а если я предложу вам еврейский календарь, что вы на это скажете?»
Думает он, что я сумасшедший. Сумасшедший туда, сумасшедший сюда, но ведь я поймал его на слове. Все на свете он имеет, а этого не имеет.
Вынимает он полтинник и покупает у меня еврейский календарь. Ну, как вам нравится такое дело?
Гвалт, гвалт, кричу, где была моя голова все это время? Зачем мне нужно было крутиться среди еврейских биржевиков? Я же могу торговать с «гоешер» генералами, я могу уже торговать.

Вопрос лишь в том, где взять второго генерала, где взять? Я смотрю туда, я смотрю сюда. Раскинул я мозгами, коли уж нет генерала, чем плоха генеральша, жена генерала?
Знать я знаю, что она живет через улицу, четыре дробь один. Недолго думая, я перехожу улицу и звоню в звонок. Выходит здоровая, толстая гоя, такая, ну вы знаете.

«Виноват, мадам, — говорю я. — Но ваш муж сидит там, у “Фанкони”, и пьет чашечку кофе, и он меня попросил, чтобы я подошел к вам и продал вам календарь. Если же вы мне не поверите, то он дал мне примету, что он забыл свой золотой портсигар с гаванскими сигарами возле большого самовара, что на маленьком столике, и он послал кельнера с толстым лицом, с опухшим лицом, похожим на...»
Она не дает мне кончить, вынимает рубль и покупает у меня еще один календарь.

Гвалт, гвалт, кричу, где была моя голова, почему это мне давно не пришло в голову, что генералу нужны еврейские календари? Так раз уж ему нужны еврейские календари, думаю я себе, почему бы мне ему не всунуть третий календарь? Вы, наверное, спросите, что «гоешер» генерал будет делать с тремя еврейскими календарями? Дак я вас спрошу, а что он будет делать с первыми двумя, что он будет делать?

Вот же он здесь, этот генерал, это же тот генерал, который лишил меня такого светлого заработка — содовой воды. Это ж тот генерал, что вынудил меня взяться за такое несчастье, как еврейские календари, что сегодня это календарь, а завтра это уже вчерашний день. Как это может быть?
Ну, и раз уже так, раз уж он вынудил, чтобы я торговал вчерашним днем, могу же я всучить ему прошлогоднюю лихоманку, могу же я ему всучить?
Недолго думая, я перехожу улицу и подхожу к столикам, и вот так, как я подхожу к столикам, я слышу, что генерал зовет меня.

Э-э-э-э, это уже мне не нравится. Ладно, если мне нужен генерал, я понимаю. Но для чего генералу нужен я? Наверно, он спохватился, что календари вчерашние, и зовет меня к себе. Плохо. Конечно, я знаю, что генерал понимает в еврейских календарях, как свинья в гавайских сигарах. Я могу напомнить ему, что еврейский не такой, как русский. Русский ведь читается слева направо, а еврейский читается справа налево, и так таки идут и еврейские календари также. Русский идет с года на следующий год, еврейский календарь с прошлогоднего к этому году.

Но если он мне не поверит и стукнет меня, что я буду делать, звать хворобу на него, звать? Дак лучше всего, если генерал зовет — уходи.
Я втискиваюсь в улочку, но слышу, что гонятся за мной. Кричат, догоняют. Кто бежит за мной — этот кельнер, рыжий татарин с опухшим лицом, как большой кусок теста, с двумя изюминками вместо глаз. Он гонится.

Ладно, если татарин запускает себе такую физиономию, то большим умником он не может быть. Но бить еврея, дак татарин тоже мастак. Что делать? Бежать у меня нету сил, идти обратно я боюсь. Остается стоять. Стою я.
Так вот как я стою, подбегает он ко мне со скандалом, с криком, с гвалтом.
— Что ты бежишь, что ты бежишь? Ты что, не слышишь, что генерал зовет тебя?
Я говорю: «Что он хочет от меня, генерал, что он хочет, что он прицепился ко мне? Я имею лишь один календарь, я не могу продать ему, мне самому он стоит два рубля, так он мне дает рубль. Знаешь что? Я не имею уже сил. На тебе этот календарь, дай мне полтинник, возьми у генерала рубль. Дак ты сделаешь 50 копеек, и мне останется 50 копеек».

Ну, что вы на это скажете?
Уж коли Б-г живет в Одессе, разве Он оставит Своих еврейчиков?
Ха, ха, ха!
Ой, Одесса, Одесса, Одесса, ох уж этот городок Одесса! Ах, ах!

Перевод Бориса Розенфельда